Сердце в подарок - Страница 11

Видя, как он уходит, Оливия почувствовала, что ее сердце дрогнуло, а во рту стало сухо. Что значит — серьезно болен? Никколо Мазини написал такое доброе письмо, он показался ей человеком, с которым можно говорить легко и открыто. На протяжении всего этого кошмарного путешествия она рассчитывала на то, что он, как глава семьи заступится за нее и, может быть, даже убедит Пьетро, что бывшая возлюбленная его брата не настолько плоха, как тот думает.

Оливия вздрогнула, осуждая себя за подобный эгоизм. Если бедный старик болен, тогда единственное, на что она может надеяться, — это на то, что он почувствует себя лучше, подержав на руках своего маленького внука.

Я смогу защититься от Пьетро, сказала она себе твердо, обязательно смогу! И в один прекрасный день заставлю его выслушать мою версию случившегося, хоть он и дал ясно понять, что не желает говорить на эту тему. При встрече же с Никколо я не сделаю и не скажу ничего, что могло бы расстроить или утомить пожилого человека. Ни в коем случае!

На глаза Оливии навернулись слезы сочувствия. Она быстро сморгнула их и заставила себя перенести беспокойного Теда через порог — в самую красивую из когда-либо виденных ею спален.

Осмотревшись, молодая женщина увидела свой багаж, выглядевший еще невзрачнее на фоне пугающего богатства. Он был свален в кучу у кровати под балдахином из прекрасных, фантастически тонких кремовых портьер.

Бормоча что-то утешительное ребенку и придерживая его левой рукой, Оливия отыскала в сумке подстилку для пеленания и подгузники. Ненужные в тот момент вещи она небрежно разбрасывала по пушистому голубому ковру, пока не заметила посреди устроенной ею свалки пару блестящих черных туфель.

Подняв глаза, она увидела над черными туфлями ноги в толстых чулках, чистенький серый халат, воротник которого обнажал полную шею и веселое круглое лицо, увенчанное тронутыми сединой черными вьющимися волосами.

— Марина? — спросила Оливия и, глубоко вдохнув, попыталась угадать, кто перед нею — друг или враг?

— Я постучала, но вы не услышали.

Ничего удивительного, если принять во внимание шум, поднятый Тедом, подумала Оливия, настороженно осматривая пожилую женщину. И моментально успокоилось, когда Марина широко улыбнулась и произнесла:

— Какой красавчик! Чего это мы расшумелись, маленький? Могу я подержать его? — Оливия кивнула, Марина взяла на руки Теда и закудахтала над ним: — Люди говорят, будто все новорожденные выглядят одинаково, но это неправда. Наш малютка — вылитый отец, уж мне ли не знать? Я нянчила Франко со дня рождения до пяти лет, когда мать увезла его в Англию. Конечно, каникулы он проводил с отцом здесь, синьор Никколо настоял на этом. Не устроить ли нам крошку поудобнее? Пойдемте в детскую, у нас все готово.

Подхватив необходимые вещи, Оливия последовала за Мариной через одну из двух внутренних дверей в светлую и просторную детскую комнату, интерьер которой явно был спроектирован дизайнером. Притом дорогим дизайнером.

— Я должна приготовить рожок. — Оливия прервала объяснения пожилой женщины, обеспокоенная тем, что режим кормления Тедди давно нарушен. Ответом ей был удивленный взгляд мгновенно замолчавшей няни.

Что промелькнуло в ее темных глазах — осуждение или разочарование, Оливия не поняла, но в тот момент ее это не интересовало. Она чуть ли не бегом пересекла комнату к указанной Мариной нише, оборудованной раковиной из нержавеющей стали, электрическим чайником и стерилизатором. Кто-то подумал обо всем.

— Мы не знали, кормят ли ребенка грудью или искусственно. — Тон Марины стал определенно веселее. — Пока вы заняты, я перепеленаю крошку, ладно?

Подавив в себе импульс материнского собственнического инстинкта, Оливия шепотом поблагодарила ее. Пока закипал чайник, она печально и доверительно сообщила:

— Я так хотела кормить его грудью, но подцепила грипп. В родильном отделении запоздали с карантином. Кто бы знал, что я пережила! — Она вспомнила не только боль в переполненных молоком грудях и жестокую лихорадку, что само по себе было немало, но и страшное ощущение того, что кормлением в таком состоянии может навредить новорожденному. — Когда же я поправилась...

От этих воспоминаний в серых глазах заблестели слезы. Мать была права, постоянно твердя, что ее дочь чрезмерно слезлива. Оливия даже сердито засопела, сожалея о своей излишней эмоциональности.

Тем временем бутылочка со смесью охладилась под струей воды. Оливия уселась на специальный стул для кормления, а Марина удобно устроилась на широкой скамейке у окна и сказала ей сердечным тоном:

— Не нужно винить себя. Такое случается нередко. Вы — хорошая мать. Плохих я тоже повидала достаточно, так что могу отличить одних от других. А вы, я вижу, делаете все возможное для вашего сыночка.

Оливия удовлетворенно улыбнулась. Впервые за много дней кто-то сказал ей добрые слова! То, как Марина произнесла «вашего сыночка» вместо подавлявшего ее выражения Пьетро «сына Франко», согрело ее сердце. Она окончательно убедилась, что итальянка на ее стороне, когда та с явным удовлетворением заявила:

— Хорошо, что по прошествии стольких лет в доме снова появился ребенок. Мать Франко, я уже говорила вам, увезла его отсюда, когда бедному малышу едва исполнилось пять лет. Ее звали мисс Дейзи, она была гувернанткой и учила Пьетро английскому языку. А потом стала вешаться на шею синьору Мазини, и вскоре они поженились. После рождения Франко синьора настояла на том, чтобы Пьетро отослали в интернат. А ему было всего-то шесть лет!