Сердце в подарок - Страница 16

— Моя сиделка возражает, — с усмешкой перевел гневную тираду Никколо. — Пытается настоять, чтобы я поел здесь, как обычно, но я сделаю по-своему. Пьетро, я готов. Оливии предстоит нелегкое знакомство с твоей теткой и кузеном, не говоря уже о Софии. Так что поехали.

Его слова привели Оливию в уныние. Она струсила, но все же выдавила из себя жалкую улыбку и зашагала рядом с Пьетро, аккуратно толкавшим кресло-каталку по бесконечным коридорам. Перспектива знакомства с несомненно осуждавшими ее, остальными членами семьи Франко и — самое кошмарное — с его бедной горюющей вдовой, отнюдь не приводила Оливию в восторг.

Ладно, как-нибудь переживу, подумала она. Не такая уж я трусиха. Правда, и далеко не героиня.

5

В столовой красовался огромный стол красного дерева, с крахмальными салфетками под каждым прибором. Масса серебра и хрусталя, сверкала в свете великолепной люстры. К каждой перемене блюд подавалось особое вино. Ее сбивало с толку множество столовых ножей, которыми можно было бы вооружить целую армию...

На протяжении всего казавшегося нескончаемым обеда Оливия старалась выглядеть меньше ростом, жалея, что не может стать невидимкой. Она осмеливалась вступать в разговор только тогда, когда непосредственно к ней обращался — и всегда доброжелательно — синьор Никколо, и лишь выдавливала из себя испуганную улыбку в ответ на колкие реплики тети Джины или ее юного сына Чезаре.

Недавно овдовевшая София вообще не сказала ей ни слова, и Оливия совсем не винила ее за это. На месте несчастной вдовы она поступила бы так же.

В общем, каким бы добряком ни был синьор Никколо, обстановка складывалась невыносимая. Да еще Оливия весьма неуютно чувствовала себя в своем мешковатом платье, особенно на фоне двух других женщин, элегантно одетых во все черное, как и следует при трауре.

Ей становилось еще хуже от взглядов, которые бросал на нее Чезаре. Тот, хоть уголки его рта и были неодобрительно опущены, глазами буквально раздевал ее.

В результате Пьетро остановил лакея, который на протяжении всего пиршества порхал вокруг стола, подавая бесчисленные блюда, доставлявшиеся с кухни, и обратился к отцу:

— Папа, ты можешь переутомиться. Роберто отвезет тебя в твою комнату.

Оливия неуклюже поднялась из-за стола, чувствуя, что вызванная нервным напряжением боль как жгутом сдавливает ее лоб. Пересохшими от волнения губами она прошелестела, ни к кому прямо не обращаясь:

— Мне тоже пора пожелать всем спокойной ночи. Большое спасибо, очень милый был обед.

Едва ли она проглотила больше пары кусочков. Блюда перед ней быстро сменялись одно другим, и Оливия только бестолково размазывала еду по тарелкам. Пошатываясь и сознавая, что ее слегка заносит, с затуманенными от стыда и унижения глазами, она пошла было вслед за единственным, кроме Марины, доброжелательно настроенным к ней в этой стране человеком, которого лакей Роберто увозил быстро и ловко. Неожиданно Пьетро сильно сжал ее локоть и произнес:

— Подождите. Вы увидитесь с отцом утром. Он и так достаточно поволновался за этот вечер. Я зайду за вами и его внуком в десять часов.

Понимая, что Пьетро прав — еще бы ему не быть правым, он всегда прав! — Оливия вся поникла, как только тот отпустил ее руку. Ей так хотелось от всего сердца пожелать синьору Никколо спокойной ночи и услышать в конце ужасного вечера хоть одно доброе слово. Конечно, это было эгоистично с ее стороны. Старый больной джентльмен заслуживал покоя, а тут этот приезд, который вынудил его представлять гостью своей сестре, племяннику и снохе, и терпеть эту жуткую атмосферу за обедом.

Опустив голову от безысходности, Оливия повернулась, чтобы уйти, и... наткнулась на нарядный пристенный столик с серебряной вазой, наполненной благоухающими цветами. Она автоматически извинилась. Хотя и понятия не имела, почему должна извиняться перед столиком и букетом цветов. Женщина истерически хихикнула, и в тот же миг ее глаза наполнились слезами.

— Вы пьяны?

Пьетро внимательно всматривался в ее лицо. Она покачивалась, словно с трудом удерживалась на ногах, и выглядела так, будто не может решить, смеяться ей или плакать, и поэтому делает и то и другое одновременно.

— Отнюдь, я совершенно трезва.

— Вы почти ничего не ели — я видел. А вино пили.

Если она задержится здесь достаточно долго, он начнет обвинять ее во всех грехах! От ярости Оливия почувствовала боль в груди. Она сделала глубокий вдох и вызывающе взглянула на него.

— Если бы вы внимательно наблюдали за мной, то знали бы, что я выпила всего глоток. Мне не понравился вкус сухого вермута. Я предпочитаю сидр. Сладкий сидр, — добавила она не без гонора и заметила, как сверкнули его глаза, и дрогнул широкий чувственный рот. Упрямо выпятив свой маленький подбородок, она продолжила: — Просто я устала, да и пора взглянуть, как там мой Тедди.

— Я провожу вас.

Оливия устало потерла глаза. Приступ ярости распалил душу, но запал прошел слишком быстро, и ей показалось, что внутри нее образовалась пустота. После всего пережитого не осталось сил спорить с Пьетро. Когда тот сильной рукой подхватил ее под локоть, она лишь жалко улыбалась, пока они шли по тихим, мягко освещенным коридорам. И все же наконец пробормотала:

— Не надо, я прекрасно дойду сама.

— Еще как надо. Вы же забыли свой моток ниток.

Тепло его руки внушало покой, неохотно признала Оливия, утешало уже само его присутствие. А она была слишком утомлена и удручена, чтобы искать оправдание такому бесхребетному признанию. Искушение прильнуть к нему пропитало, казалось, все поры ее тела, но, сжав зубы, мисс Добсон подавила его. Разве она не взрослая и ответственная женщина? Ей незачем прислоняться к кому бы то ни было! И думать она должна только о своем ребенке.